К 70-летию героической обороны Севастополя
Картина Александра Дейнеки «Оборона Севастополя»
В «Хронике героической обороны» Геннадия Ивановича Ванеева (1927-2004), описавшего день за днём севастопольские события 1941-1942 годов, 5 июля 42-го обозначено: «…На этом организованное сопротивление защитников Севастополя закончилось».
Последних защитников великого города, оставшихся без боеприпасов, измождённых, израненных, обожженных немцы взяли в плен. Один из немецких чинов объявил советским морякам и солдатам, будущим узникам концлагерей, что германское командование сохранит им жизнь, потому что они сражались храбро. Выступил и другой, высказав «претензию»: русские «своим бессмысленным сопротивлением задержали отправку немецких войск на Кавказский фронт». И тогда вышел из строя советский офицер, подполковник или полковник, имя его доподлинно неизвестно, он сказал так: «…мы сейчас в плену у врагов, но мы не сдались… И если кому из нас доведется остаться в живых, то передайте соотечественникам о том, что мы свой воинский долг выполнили до конца, пусть знают об этом люди!»
Это было 12 июля 1942 года на мысе Херсонес.
Мы знаем. Они выполнили. Весть дошла. Удержать бы…
Третий штык
На знаменитой картине Александра Дейнеки «Оборона Севастополя», созданной им в 1942-м, видны три немецких штыка – символ трёх штурмов.
Два были отражены.
Третий начался 7 июня 1942 года.
Главной задачей первого этапа был прорыв к Северной бухте, а также захват доминирующей командной высоты – Сапун-горы. Несмотря на всю заготовленную огневую мощь, первые десять дней наша оборона чувствовала себя вполне уверено. При доставке в город морем и по воздуху (с Кавказа) необходимого количества пополнения, боеприпасов, оружия, продовольствия оборону можно было держать. И лишь при жёсткой блокаде у командующего 11-й немецкой армией Эриха фон Манштейна был шанс получить погоны фельдмаршала за взятие Севастополя…
Третьему штурму гитлеровские штабисты придумали кодовое наименование «Лов осетра». Манштейн прилагал неимоверные усилия, не считаясь ни с какими жертвами, чтобы взять город.
Через две недели после начала штурма, 21 июня 1942 года командующий Черноморским флотом и Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский в «Информации для ориентировки» обрисовал командованию общее положение, в том числе и ситуацию в армии противника: «…Противник захлебывается, но всё ещё наступает… Противник собирает всех связистов, хозяйственников, обозников, собирает из дивизии батальон и бросает в бой. Все он сейчас решает авиацией, артиллерией (снарядов у него неограниченно много) и танками… Противник много и беспощадно расстреливает солдат за вялость, нежелание наступать». Но при этом: «Большинство моей артиллерии молчит, нет снарядов, много артиллерии погибло. Авиация противника летает весь день на любой высоте, ищет по всем бухтам плавсредства, топит каждую баржу, каждый катер. Наша авиация, по существу, не работает…
Весь южный берег Северной бухты — теперь передний край обороны. Пулеметный огонь с того берега. Город разрушен, разрушается ежечасно, горит… Мы, сокращая фронт, собираем всё в кулак, силы еще есть. Главное – боезапас.
Полностью уверен, что, разгромив 11-ю немецкую армию под Севастополем, добьемся победы. Победа будет за нами …» Но была в его сообщении ещё одна фраза: «История запишет разбитого победителем, победителя – разгромленным». Этим сквозь зубы высказано, что в краткосрочной перспективе Октябрьский оценивал ситуацию как безнадёжную, оценивал трезво.
В блокаде
Никогда прежде, по словам Манштейна, в течение всей Второй мировой войны вермахт не достигал такой плотности артиллерии на один квадратный километр, как в те дни. По оборонительным сооружениям били две тысячи стволов орудий. Но артиллерия — это еще не всё. На защитников ежедневно обрушивалось до 4 тысяч бомб… Это трудно себе представить…
Утром 27 июня Октябрьский направил телеграмму в адрес командования Северо-Кавказского фронта (маршалу Будённому): «… Положение с питанием Севастополя исключительно напряженное, о чем прошу доложить Ставке. Севастопольскому гарнизону по самым голодным нормам при среднем напряжении боя нужно ежедневно подавать в круглых цифрах боезапаса 500 тонн, продовольствия 200 тонн, горючего 75 тонн. Мы же получаем последнюю неделю в среднем: боезапаса 100 тонн, продовольствия 40 тонн, горючего 30 тонн. Хуже всего дело обстоит с боезапасом. Продовольствие – подбираем все резервы… еще как-нибудь 10-15 дней протянем, с горючим перебои, потерпим. Территория маленькая, ещё уменьшилась…» Он предлагал предпринять ряд мер. Но ничто уже не могло быть исполнено. Противник получал пополнение, мы – нет.
На создание и поддержание условий блокады Манштейн бросил немало сил. Надёжно разорвать её ни изнутри, ни извне, со стороны Кавказа, у нас сил уже не было.
Враг готовился к последнему броску – к переправе через Северную бухту и к штурму Сапун-горы. Хроника доносит: 29 июня в 2 часа ночи «противник открыл мощный артиллерийско-минометный огонь по южному берегу Северной бухты и произвел несколько налетов бомбардировочной авиацией… В 02.35 под прикрытием дымовой завесы немцы начали переправу на катерах и шлюпках через Северную бухту… Отражение вражеской переправы затруднялось сплошной пеленой пыли, вставшей от разрывов снарядов, мин, бомб, и подошедшей дымовой завесой. Нашей береговой и армейской артиллерии удалось потопить часть катеров и шлюпок при форсировании бухты и на подходе к берегу, но большинство их достигло берега… На побережье кипел кровопролитный бой, доходивший до рукопашных схваток…»
А на юге «из района Федюхиных высот наступала 170-я немецкая пехотная дивизия, нанося удар в узкой полосе вдоль Ялтинского шоссе; вскоре ей удалось выйти на Сапун-гору и овладеть плато».
29 июня Командный пункт Севастопольского оборонительного района был перенесён в форт 35-й береговой батареи на херсонесский пятачок .
На утёсе
Нужно сказать хотя бы несколько слов о том, что собой являла 30-я береговая батарея (в немецкой терминологии форт «Максим Горький 2»). Мощнейшее фортификационное сооружение имело несколько уровней казематов, выходы к морю, сложную систему внешней защиты и было технически надёжно оснащёно. Утверждают, что затраты лишь на выполнение работ с железобетоном сопоставимы с затратами при строительстве Днепрогэс.
Это был шедевр русской и советской инженерной мысли: план казематов, вырубленных в скалах, был разработан ещё в 1912 году. Некоторое оборудование имело маркировку линкора «Императрица Мария».
Две двухорудийные башни, предназначенные для стрельбы 305-мм снарядами, были оснащены 15-ти метровыми стволами (вес каждого 53 т). Дальность полёта фугасного снаряда весом 314 килограмм – доходила до 46 км.
Батарея внушала немцам особый ужас. Понятно их желание заставить башни замолчать хоть не надолго. Ежедневно десятки бомбардировщиков обрушивали на 35-ю свой груз. Батарея была практически неуязвима. Пресловутая немецкая «Дора», крупповская пушка, стрелявшая 7-тонными снарядами, не помогла. Манштейн отозвался о «Доре» как о величайшем техническим творении, однако в военном отношении абсолютно бесполезном.
Но снаряды на 30-й кончались и силы защитников иссякали. Генерал Петр Алексеевич Моргунов, начальник сухопутного гарнизона, командовавший береговой обороной Черноморского флота, рассказал в мемуарах: «Потери личного состава на 30 июня не поддавались учету, была нарушена вся организация управления, связь, и командиры соединений не всегда имели данные о действиях своих частей. Отдельные дивизии и бригады потеряли убитыми и ранеными до 50-60% личного состава от имевшегося на утро 30 июня, т.е. практически перестали существовать…» Приморская армия, снискавшая себе бессмертие при обороне Одессы, Крыма, Севастополя погибла. На 35-й батарее собрались военные и гражданские руководители обороны Севастополя.
Вспомним слова Октябрьского: «История запишет разбитого победителем, победителя – разгромленным». Каждый совершил, что мог. А слова адмирала окажутся вещими. Ему же предстоит и освободить Севастополь.
В мае 1944-го вся картина повторится в как бы в зеркальном морском отражении. Всё немецкое командование соберётся здесь же, в казематах 35-й батареи, мечтая об эвакуации; повсюду будут горы трупов гитлеровцев, разбитая, сожженная техника.
Последние ночи и дни
В ночь на 1 июля на батарее состоялось последнее заседание Военного совета флота и Приморской армии. Руководство СОР имело разрешение на эвакуацию. Старшим в Севастополе был оставлен ответственный за оборону сектора командир 109-й стрелковой дивизии генерал-майор Пётр Георгиевич Новиков (1907-1944, с несколькими ранениями он попадёт в плен, убит в концлагере).
Командование СОР через подземный тоннель ночью вышло на пристань 35-й батареи. К берегу подходили подводные лодки, тральщики, сторожевые корабли, принимая на борт защитников Севастополя.
Горько на душе. Тяжёлым грузом на нас давит, что около 80 тысяч воинов были оставлены, их не смогли эвакуировать…
Манштейн спешил доложить о завершении кровавой и долгой, девятимесячной операции по овладению Крымом. В тот же день 1 июля он получил чин генерал-фельдмаршала.
В документальной книге «Заветный утёс бессмертия, памяти и скорби» авторы Сергей Смолянников и Виктора Михайлов говорят о последних боях: «В 16.00 1 июля противник был уже в 800 метрах от батареи. До поздней ночи 2 июля вокруг неё шли ожесточенные рукопашные схватки. Остатки севастопольского гарнизона без артиллерии и танков, боеприпасов, воды и воздушного прикрытия дрались жестоко, беспощадно, обреченно. На открытом, каменистом плато Херсонесского полуострова, где каждый упавший снаряд или мина убивали сразу несколько человек, обессиленные, оставленные командованием красноармейцы и краснофлотцы молча поднимались и шли в свои последние атаки. Кричать не было сил. И только страшный хрип…» Авторы рассказывают, как в ночь на 2 июля наши краснофлотцы, оставшись без снарядов, взорвали обе башни 35-й батареи.
В мемуарах «Утерянные победы» Манштейн писал: «Я склоняю седую голову перед мужеством русского солдата и матроса».
И действительно, сдаваться никто не хотел: «В течение первых чисел июля 1942 года последние защитники 35-й батареи небольшими группами пытались прорваться из окружения вдоль берега в горы, к партизанам. Почти все они погибли в неравных боях. 4 июля немцы прорвались на территорию форта. Завязались кровавые рукопашные схватки. Они шли на поверхности и под землей в казематах батареи. Сопротивление продолжалось до 4–5 июля, а по некоторым данным – до 15 июля…»
Хроники обороны нам сообщает о событиях 5 июля: «Утром, укрываясь от сильного огня противника, защитники Севастополя спустились под обрывистые скалы. И под кручей, разбившись на группы, продолжали сопротивление. Враги прочесывали пулеметно-автоматным огнём скалы, бросали вниз сотни гранат. Однако стоило высунуть голову хотя бы одному вражескому солдату, как его сражала пуля. Тогда немцы стали закладывать динамит и подрывать скалы, ибо со стороны суши укрывшиеся под скалами севастопольцы были малоуязвимы. В выступах и пещерах крутого берега образовалось несколько «ярусов», где томились обессиленные от голода и жажды герои. Неприятель был поражен несгибаемой их стойкостью. Фашисты кричали на русском языке: «Сдавайтесь в плен! Уничтожайте командиров, комиссаров и коммунистов!» Но никто не проявил малодушия и трусости, никто не поднял руки перед врагом. Днем появилось несколько вражеских катеров. Немцы в мегафон кричали: «Рус, сдавайсь! Мы откроем огонь и уничтожим всех!» Сделав несколько выстрелов, катера удалились.
На этом организованное сопротивление защитников Севастополя закончилось…»
Но ещё неделю (!) шли разрозненные стычки. Последняя страница Хроники героической обороны такова: «Утром 12 июля в течение трех часов — с 08.00 до 11.00 — с катеров забрасывали прибрежную полосу гранатами. После чего несколько надувных лодок с автоматчиками высадились на берег. Полуживые от голода, ран, жажды, усталости, без боеприпасов защитники были взяты в плен. Перед автоматчиками, цепью стоявшими вдоль берега, шли измученные, но не покоренные воины, защищавшие Севастополь до последней возможности и до конца выполнившие свой долг перед Родиной…»
При этом ни одно боевое знамя врагу не досталось, их на вечное хранение забрали скалы, огонь и море.